Решил поделиться своим "творением"; жду конструктивной критики, господа писатели.
Часть первая.
Когда лист упал мне на плечо, я заплакал. Просто лист, кленовый, только чуть тронутый красноватой желтизной, как это бывает где-то в середине августа. Но для меня оказалось достаточно. Слезы накатились сразу и таким мощным потоком, что ноги мои подкосились, поэтому я сел прямо на тротуар, не особенно заботясь о том, что я не единственный обитатель этой планеты. К счастью, это была какая-то маленькая улочка, из таких, что вроде находятся в центре, но, забредая, думаешь что потерялся. Забавно было бы, если бы я оказался, скажем, на Невском. В общем, обошлось. Я сидел и плакал. Навзрыд, захлебываясь слезами, с упоением выплакивал каждую каплю, будто последнюю. Я не знаю, сколько времени прошло, может, десять минут, а, может, пара часов. Но в конце моего великого плача, когда я уже только вздыхал поминутно, судорожно пытаясь прикурить дрожащими пальцами, на мое плечо опустилась рука. Признаться, сначала я подумал, что это снова лист. Она была так же легка, но потом я почувствовал разницу: рука несла тепло, от ее прикосновения слезы высыхали, дыхание становилось ровнее.
- Это не конец, это только начало. – Произнес обладатель руки, оказавшийся девушкой, великолепной в своем необыкновении. Сейчас никого не удивишь разноцветной одеждой и волосами, я знаю, но это было нечто особенное. У нее были темные волосы с красными и зелеными прядями, глаза такой пронзительной зелени, что я сразу подумал о линзах, но, как выяснилось позже, ошибся. Изумрудный пиджак был надет поверх красной рубашки, а красные же брюки были заправлены в зеленые кеды. Прекрасно! Чудесно! Совершенно безумно, как раз то, что требовалось мне в тот момент. Я был так поражен, что даже смог прикурить наконец.
Это чудо внимательно посмотрело на меня.
- Сильно же тебя, друг мой, пробрало от какого-то листа.
- Не какого-то, а первого упавшего на меня за это лето. – Возразил я.
- И ты, конечно, сразу подумал о конце лета и своей жизни вдобавок, так что ли?
Я кивнул, удивленно наблюдая, как она садится рядом со мной и тоже закуривает. Вообще-то, я не очень люблю, когда девушки курят, так уж я воспитан, но некоторым это чрезвычайно идет, так, что убери облако дыма и не останется ничего.
- Ты вот не подумал, что упавший лист – это начало осени. – Произнесла она после двух глубоких затяжек, делая необыкновенной силы акцент на слово «начало».
- Начало смерти. – Огрызаюсь я. Вообще-то, я уже в порядке. А говорю я так, потому что мне кажется, будто если я дам понять, что со мной уже все хорошо, эта девушка исчезнет, испарится, как мои недавние слезы. А я очень не хочу, чтобы она исчезала. Странная мысль, я знаю. Но со мной такое бывает. Думаешь, что что-то или кто-то  - а то и все вообще - появляется с какой-то определенной целью и исчезает, как только цель оказывается достигнутой. У меня по этой причине много проблем в жизни было, особенно поначалу, пока не научился вести себя хотя бы примерно так же, как остальные, нормальные люди. В детстве совершенно не хотел расти, взрослеть. Когда кто-нибудь говорил мне семилетнему что-то вроде «Ого, ты такой взрослый уже, прокатишь нас всех на своей машине? А жену подобрал себе уже?», я каждый раз начинал плакать и кричать, что я не взрослый и никогда не хочу им быть. А все потому, что мне казалось, будто родители есть специально для того, чтобы вырастить меня. А потом все, исчезнут, как не было. Тогда я, понятно, не понимал, почему так делаю. Это потом уже, лет в 12 я смог объяснить себе сей феномен, создав такую незамысловатую теорию. Как бы там ни было, а на меня до сих пор периодически находит и вряд ли когда-нибудь перестанет.
Зеленоглазая посмотрела на меня сквозь сизый дым и произнесла очень четко, выделяя каждое слово, как самое главное: «Ну уж нет. Исчезнуть, ага конечно! Теперь ты от меня не отвертишься, можешь даже не пытаться. Я нашла тебя, спустя столько времени. Ты теперь моя собственность!»
Она смотрела на меня настойчиво и радостно. Улыбалась и сжимала губы, ждала, когда я тоже улыбнусь. Но я не улыбался. Смотрел непонимающе, смотрел как на сумасшедшую. Как сумасшедший на сумасшедшую.

Часть вторая
Ни одно произведение искусства за всю историю человечества не сравнится с теми изображениями, которые отпечатываются на сетчатке наших глаз. Эти картины сочетают в себе изобразительное искусство, музыку и литературу. То, что мы воспринимаем, - интеграция всех видов творческой деятельности. И хотя бы за это следует благодарить всех, кто ответствен, за то, что нам дарована жизнь.
Я каждый год наслаждаюсь этой порой, когда лето с осенью сидят вместе и пьют горячий чай, как истинные джентльмены.  Думаю, они еще курят трубки и лениво передвигают фигуры на доске.  В это время их совершенно не заботит, что и кому принадлежит, каждый вкладывает свою лепту в обустройство интерьера окружающего мира. И, должен сказать, вместе они превосходят все ожидания. Осень приносит с собой свежий ветер, так необходимый нашим разгоряченным головам; кристальной чистоты воздух, сквозь который, кажется, видишь Истину с большой буквы; и, конечно, не может удержаться от того, чтобы раскрасить действительность в такие дикие и в то же время гармоничные сочетания цветов, что каждый раз дух захватывает.  Лето, в свою очередь, тоже не ленится. Оно, как и положено всем порядочным летам, зацепляет на небе солнце и включает режим «тепло». На выходе мы получаем изумительную картину, участниками которой к тому же являемся. Но это не все. Эти два персонажа весьма любят пошутить. Не со зла, но так, ради собственного удовольствия. И вот их любимая шутка: кроме того, что они создают великолепный фон наших жизней, в самый центр они помещают сильнейшее желание – нет, потребность! – человеческого тепла. Сидят, посмеиваются в свои шикарные усы, а мы что? А мы либо становимся безумно счастливыми, либо страдаем и пишем стихи.
В этот раз я совершенно точно отношусь к первой категории. Мы снова идем рядом: обмотаны шарфами, ее руки в перчатках, я свои прячу в карманах, на лицах – благостное умиротворение, периодически прерываемое приступами хохота.  Над нашими головами смыкаются своды золотисто-рубинового храма, под нами – чудесной выделки ковер благородного коричневого цвета. При этом чувствуем мы себя так, будто лежим под самым уютным пледом – обязательно клетчатым – в этом мире, с кружками кофе и одной книгой на двоих в руках, попеременно зачитывая наиболее понравившиеся отрывки. Каждая клетка наших тел вопит о том, как она счастлива. Сегодня (а так же, вчера, позавчера и завтра) в мире нет ничего, кроме нас самих и клочка реальности, сопровождающего нас. Я смотрю в ее насыщенной зелени глаза и погружаюсь в мир удивительных мифов, где нет ни драконов, ни рыцарей, ни принцесс – есть только блаженство, танцы под звездами и легкое яблочное вино.
***
Я не знаю, что такое свидание. А ты знаешь, что я не знаю, но никак не хочешь мне объяснить. И поэтому каждая наша встреча для меня – свидание. Причем неважно, провели мы ночь вместе или нет. Как я боялся, что чувство это исчезнет, если мы будем жить вместе. Но, очевидно, это и не чувство вовсе, а лишь часть объективной реальности. Потому что уже которое утро подряд я открываю глаза и вижу твои напротив. Они тоже только открылись, я знаю, ведь во сне мы вместе решили проснуться. И эта утренняя встреча есть для меня свидание. Мы уже не такие, какими были, ложась вчера в постель. Мы повзрослели, за одну ночь прожив тысячу лет; мы снова беззаботные дети, которым не нужно думать ни о чем, кроме того, что попросить у родителей на Рождество. Я встречаю тебя вновь и вновь ощущаю сладкую дрожь при мысли, что мне предстоит познать тайну тебя; ту близость, будто последнюю пару вечностей мы провели бок о бок. Великолепие действительности наваливается на меня, окутывая мягким одеялом, придающим силы желанию жить. Наша квартира – пусть и съемная – наш собственный «приют грез». Только в отличие от Фрица мы не доверяем и никогда не доверим его никому, кроме самих себя. Здесь все принадлежит только нам. Этот несколько обшарпанный потолок, на который ты наклеила звезды, вырезанные из фольги так, что, отражая свет с улицы, они сияют только для нас. А я, как человек науки, дал им названия. Обои, сами по себе ничего, в общем-то, не представляющие, но благодаря твоим художественным талантам превратившиеся в наши материализовавшиеся сны. Две великолепные медные джезвы, которые мы всегда ставим на одну конфорку. А как иначе? Мы же варим кофе на двоих, мы не можем отделиться друг от друга. Запахи из двух турок смешиваются – твой с ванилью, мой с корицей – и наполняют весь город ароматом мечтаний. Лучшие утренние сны для самых безумных сов рождаются в нашем кофе.
Затем нужно исследовать пейзаж за окном. Все утро мы проводим, прижавшись друг к другу и стеклу, но, выходя на улицу, никогда не знаем, что нас там ждет. А ждет нас там старая, как наша с тобой вселенная, картина: мосты, дома, парки, реки и запах моря. Но взбалмошный арт-директор нашей жизни никак не может выбрать, в какие цвета нарядить эту открытку. И каждую ночь он придумывает что-то новое, каждое утро мы озадаченно озираемся, силясь понять, где мы и как здесь оказались.
Так мы проживаем дни, купаясь в болоте чудес, созданных специально для нас, поражаясь тому, что другие их не замечают. А по вечерам мы окунаемся в настоящую пучину, и для того, чтобы не захлебнуться и не отправиться в небытие, мы покупаем вино и кремовые сигареты. Все соседи считают, что мы алкоголики-тунеядцы и они правы. Только виной нашему алкоголизму служит не вино.

Часть третья
Каждый раз, оказываясь на мосту, я чувствую, будто нахожусь на границе. Не важно, что это за граница: жизни и смерти, двух совершенно разных миров и т.д. Граница всего. Я смотрю вперед и не вижу ничего, кроме смутных представлений о будущем. Я смотрю назад, а там – лишь размытые образы прошлого. Внизу – яростное желание опуститься на дно. Вверху – изумительный лик луны, окутанный темной шалью небес, объект общечеловеческих мечтаний.
Как же мне тебя жаль. Если бы я плел узор твоей судьбы, я бы ни за что не связал нить твоей жизни с собой. Я вытираю слезы на твоих щеках, и они разъедают мне пальцы. Весь тот свет, который создали мы, соединившись в одно целое, я погасил одним щелчком чертового выключателя. Имя этому выключателю бытовуха, работа, социальное взаимодействие и прочее дерьмо. Удивительно паршиво осознавать, что люди – существа, которым мы не придавали значения так долго, - могут повлиять на нашу с тобой жизнь. Нашу жизнь! Оказывается, чтобы иметь возможность жить, нужно иметь работу. А работа, в свою очередь, - тоже не само собой разумеющееся явление. Чтобы была работа, нельзя посылать своего редактора так далеко. Этот суровый урок я усвоил совсем недавно. И поначалу это не имело никакого значения, мы не понимали, к чему это ведет. Просто радовались тому, что благосклонная наша судьба выделила нам еще больше времени, чтобы проводить его вместе. Но в один прекрасный (читай – кошмарный) момент в проеме того уютного уголка реальности, что мы создали для себя, появилась хозяйка квартиры. И армией ей служили участковый и пачка документов. Но даже когда нам пришлось продать кровать, мы не понимали, что происходит. На полу больше места для реализации своих способностей в области физического отображения страсти. Так мы думали и даже написали эту фразу на первом попавшемся заборе. Делились мудростью с окружающими, так сказать. Наши лица все так же не покидали идиотские улыбки и мудрые глаза обретших смысл жизни существ.
А теперь мы омываем друг друга слезами, стоя на мосту под безжалостным гнетом ночного очарования. Мы плачем, ибо нам обидно. Обидно, что такие вещи, как голод, холод и прочая материальная чепуха, сжигают дотла наш воздушный город, сотканный из грез. Мы все еще светимся, как тлеющие угли, и я снова произношу слова любви и говорю, что все будет хорошо, все будет как раньше. И ты, конечно, соглашаешься, ты тоже любишь меня, ты тоже веришь и надеешься на лучшее, ведь иначе и быть не может. Но оба мы понимаем, что именно иначе оно и будет. Наша вера ничего не изменит, и я пытаюсь сдержать крик боли и отчаяния, не слишком преуспевая в этом нелегком деле.
Но мы будем верить. Мы будем пытаться жить. Мы – ожившие герои средневековых романов, мы не станем замечать десятка стрел в собственном теле.
***
Облако сизого дыма смешивалось с темнотой комнаты, и пространство вокруг становилось фиолетовым. Время тянулось, как мед, как наша с тобой, с позволения сказать, любовь. Впрочем, не только они – все казалось тягучим в этот момент.  Мысли, воспоминания… Особенно воспоминания. Сейчас они не выглядят яркими. Они похожи на поход по тоннелю метро. Мы разрушали наш мир. Как пьяные демиурги, мы по частям, с упоением разрушали все, что когда-то создали. Разрушали самих себя, ибо придумали и друг друга. Фрагмент за фрагментом крошили реальность, нашу личную реальность, наслаждаясь процессом, получая извращенное, но такое сладкое удовольствие.
Эта чертова квартира в центре, хозяйка которой не помирает только от того, что не хочет, чтобы ее собственность досталась ублюдочным внукам. В этой квартире нет ничего, ведь мы не живем здесь. Я провожу время в одиночестве, вливая в себя дешевое вино, где-нибудь на улице, в тех местах, которые привык считать романтичными. Если холодно – в любом подъезде в компании какого-нибудь конченого алкоголика – своего отражения в стекле. Ты тусуешься в клубах, ночуешь у богатеньких мажоров, которые пытаются прикрыть дорогими вещами свое дерьмо. Мне отвратительно это. Я испытываю колоссальное омерзение от тебя, от себя, от этой жизни и от Бога, который ее допустил. Но мне плевать. Ведь иногда мы встречаемся здесь, совершенно не договариваясь, просто приходим и обнаруживаем друг друга в темном коридоре этого ада. Я не уверен даже, что это именно мы, а не наши тени. И все замирает. Мы не любим друг друга. И ненависти между нами тоже нет. Мы стремимся друг к другу, благодаря какому-то дикому, животному инстинкту, который гонит птиц на юг, который выбрасывает китов на берег, который заставляет богомолов жрать друг друга. Мы высасываем друг у друга жизнь, мы пишем матерные слова на заборах реальности. Самого дьявола тошнит от нас. И с каждым днем все меньше от нас остается.
Сейчас мы лежим на пыльном тюфяке, который окружен тлеющими остатками наших никотиновых душ. В открытое окно заглядывают звезды и тут же убегают в ужасе от увиденного. В наших душах нет огня, в наших глазах нет слез, в наших головах нет мыслей – мы пусты, как бутылки, служащие нам светильниками. У нас одно на двоих хриплое дыхание, звуки которого напоминают о туберкулезных диспансерах середины двадцатого века; одни глаза на двоих, которые уже даже не пытаются увидеть нечто прекрасное. У нас одни воспоминания, которые заполняют наши головы, как туман городские улицы.
Я слышу гудок. Да, я не ошибся, поезд упражняется в выражениях, а мы лежим на рельсах, на наших лицах – тень блаженной улыбки: наконец-то. Все мертво, остались только мы. И я уже слышу, как железный монстр подминает под себя наши тела. Невероятно отвратительный звук, вызывающий удовлетворение. Ведь это конец. Больше не будет ничего.

Часть четвертая
Выжимая сок из апельсина в свой утренний кофе, я думаю о том, что мы с ним чем-то похожи. Я, конечно, не рыжий и эфирных масел в моей коже вроде бы нет. Но так же, как и его, чья-то рука выжала меня, выдавила сок жизни, и теперь я лишь ошметок пустой мякоти, валяющийся в помойном ведре реальности. Я не знаю, что такое грусть, потому что не помню, как выглядит радость. Я лгу себе, убеждая, будто получаю удовольствие от тех вещей, которые раньше были для меня смыслом существования.
Сегодня хороший день. Не потому, что лето, очнувшись после бурной попойки, сообразило, что осталось ничтожно мало времени, чтобы похвастаться своими возможностями в области обеспечения комфорта и радости этому паршивому городку. И не потому, что люди, вслед за летом, поняли, что это последний шанс совершенно искренне улыбаться друг другу и без тени лукавства говорить о счастье человеческого бытия.
Нет, этот день хорош тем, что сегодня на меня прольется свет истины. Я иду мимо одушевленных кусков наслаждающейся плоти и держу пари с собой любимым на предмет того, что же покажут снимки. Спрашивая себя, не страшно ли мне, я смело отвечаю: "Нет". И в подтверждение своих слов, дабы не прослыть в своем внутреннем мире подлым лгунишкой, закуриваю сигарету. Можно сказать, что она приносит мне удовлетворение. Потому что какое-то время я думаю только о прекрасной мелодии тлеющего табака и сизом эфире, сопровождающем мои витальные рефлексы.
        ***              
Мне нравится слово "новообразование". Ведь то, что им называют в медицине, действительно приносит нечто новое в жизнь. Заставляет почувствовать ее заново. Для выжатых апельсинов это манна небесная, подарок судьбы.
А вокруг уже расцветает медно-золотое очарование осени. Во мне просыпается буря, целый Везувий эмоций пытается вырваться наружу и засыпать пеплом настроения ближайший Помпеи.
        ***           
Этот город... Жалкое очарование моей загубленной жизни. Нет, он правда прекрасен, а в это время года - особенно, потому что все приобретает медовый оттенок. Мед - это хорошо, особенно с кофе. Именно таким счастьем я решила порадовать себя сегодня утром. Ванильный кофе с медом, боги, какая прелесть! И какие воспоминания! Так, лучше не надо. Эта тема для меня табу. В общем, кофе был чудесен, город великолепен, да и я, в принципе, ничего. А вместе мы круче всех.
Так думала я, а сама шла по переулкам своего детского счастья, шагала, продавливая мостовую тяжестью воспоминаний. Впрочем, не так много их и осталось. Вытеснение - или как его там в популярной психологии называют - поработало на славу. Но осталось, пожалуй, самое отвратительное, что могло быть: стойкое ощущение того, что все было идеально. Не прекрасно, не чудесно, не восхитительно и т.д., а именно идеально. Реальность была приручена нами. Нет, даже не так. Мы с ней были очень хорошими друзьями, близкими настолько, что разногласия между нами были попросту невозможны.
Лицо мое перекашивается в усмешке. Это тот вид усмешек, за которым скрываются не слезы, а лишь горькое смирение. Кажется, что и до слез недалеко. Снова накатывает чувство - нет, осознание - собственной вины за произошедшее. И это крайне глупо. Ты помнишь, какими мудрыми мы были? Как мы договорились не употреблять даже такого слова: вина. "Если кто-то и виноват в том, что происходит, то не в наших силах тягаться с ним. Посему просто будем жить". Эта фраза была одним из множества наших девизов, которые мы непременно записывали на холсте нашего города. Звучит наивно, но я до сих пор думаю, что это высшая мудрость - то, что мы с тобой делали тогда.
Черт, к кому я обращаюсь? Вот и слезы, дождались. Не мои, что удивительно. Какой странный тип. Сидит и ревет, как ребенок, мне даже завидно, ведь я так не умею. Может, стоит подойти и взять пару уроков? Вон как он наслаждается этим, я тоже хочу!