Каждый день, возвращаясь, домой после длительной прогулки, я шла через сад одного господина, человека скандального и строгого, но не к семье и не к друзьям, ( потому что ни того ни другого он не имел) а к самому себе. Хотя, нескорою, есть и другие пути, но сад господина Френье казался мне волшебством. Это был большой и красивый сад, весь в мелкой зеленой траве, усеянной прекрасными, подобными звездам цветами. В саду росли семь персиковых деревьев, покрывавшихся в раннюю весеннюю пору сплошной пеленой из нежных перламутрово-розовых цветков, а осенью, радовавших обильным урожаем персиков. На ветвях деревьев любили сидеть разной масти птицы, они пели так сладко, что, заслушавшись, я забывала про все проблемы и задерживалась там до вечерних сумерек.
Господин Френье для всех был просто господином Френье. Никто точно не знал его имени. Может он был Питер, Пауль или Рональд, Рауль… или Генрих – его всегда называли только по фамилии. Господин Френье был одинок и нелюдим. Возможно, сказывался возраст. К пятидесяти годам он устал от внимания. Его длинные худые пальцы  давали понять, что когда-то он был пианистом. Я думала так. И оказалась права. Отец показал мне старые фотографии. Господин Френье действительно был  пианистом, играл в местном баре, играл весьма виртуозно, и только для чужих. Его гардероб не отличался ничем особенным. Зимой он носил черную замшевую куртку, шляпу и красный шарф, а летом мне в глаза бросалась белая льняная рубашка, чуть мятая и протертая в локтях, но все эти с первого взгляда дефекты казались мне неотъемлемой частью самого Френье. Толстые стекла его очков говорили о том, что Френье много читал. Да, на балкон своего дома он выходил только со стопкой воскресных газет. Старые номера или новые – это не имело значения. Он был очень щепетилен по отношению к прессе, всегда читал номера только одной газеты, остальными он  топил камин.
Господин Френье привык ко мне и к моим визитам в его сад. Однако остальных соседей он призирал, и если кто-то из них постигал на его территорию, Френье перекладывал из правой руки в левую газету, истерично мял ее и громко и внятно произносил фразу, которая лично меня пугала своей резкостью. «Убирайтесь от сюда вы, жалкие обыватели!!! Пока я жив никто из вас, снобов, не подойдет и близко к моему саду!!!» - кричал он. При этом его правый глаз забавно дергался, а брови, казалось, сдвигались к самому носу. Соседей, конечно же, интересовало, почему Френье с позором гонит из сада  всех кроме меня. Меня даже не раз об этом спрашивали. На самом деле ему нравилось мое присутствие, хотя он чательно это скрывал. Однажды я краем глаза заметила: когда я проходила мимо его дома, он пристально смотрел на меня и нежно улыбался, стоило мне повернуть голову в его сторону, как он тут же принимался читать газеты.  Я никогда не здоровалась с ним и никогда не разговаривала, всегда молча, устраивалась под старой сиренью и либо писала, либо просто слушала пение птиц и скрип кресла-качалки господина Френье. А не здоровалась я с ним не от бескультурья. А потому что он сам терпеть этого не мог и каждому приветливому прохожему в место ответного «здравствую» он недовольно тряс головой, словно на носу у него сидела муха, и бормотал про себя что-то, чего совсем или почти совсем нельзя было понять, и это бормотание звучало примерно так: «какразсейчасоченьспешу… высейчасслишкомневовремя… оченьспешуоченьнеминутусвободноговремени…» - и, прежде чем его успевали переспросить, он молнией проносился мимо, чуть ли не сбивая с ног.
Я старалась не мешать ему. И  у меня это, похоже, получалось.  Душевное спокойствие господина Френье было мне на руку. Нервничая, он противоречил собственной натуре, флегматичной и осторожной, предельно восприимчивой к любым изменениям, он становился циничным, наглым и порой даже жестоким стариком. Да, да, стариком. Если спокойствие представляло Френье в моих глазах  мужчиной средних лет, малость беспорядочного, но в меру, то злоба превращала его в сумасшедшего мелкого старичка. Беспокойство Френье мешало моим своего рода наблюдениям. Сидя под пышным сиреневым кустом, мне открывался исключительный вид на господина Френье, на все его привычки и странности. Он был уникален тем, что не имел ничего уникального, от этого каждое его движение, незамеченное мною  раньше, поражало. Например, как-то вечером, отбросив бессмысленное письмо из-за нехватки фантазии и мыслей и вновь вернувшись к слежке,  мне стало ясно: что-то идет не так, как раньше. Френье уже не качался со скрипом в кресле, не изучал воскресной газеты. Он просто сидел. Сидел и тормошил какой-то   лист бумаги.  Он резко поднялся, аккуратно сложил лист, прямо по линии сгиба, и случилось как раз то, чего я ожидала меньше всего, он устремился в мою сторону.
Это решение явно далось ему не с легкостью, правый уголок губ нервно подергивался, а глаза виновато бегали из стороны в сторону. Пройдя чуть больше метра, он остановился. Неужели несчастный господин Френье был настолько смущен, что способен на такое очевидное отступление? Я ждала всего, что угодно. Молила, чтобы на город или, хотя бы на это проклятый сад упал большой метеорит. «Вот бы сейчас начался торнадо или сильный ливень! Мне бы не пришлось краснеть и объяснять причину этой  слежки…»  - я думала только об этих глупостях. Я знала, что такого быть не может, но мелкие глупости, крутящиеся в моей голове, до сих пор успокаивают меня. И так, господин Френье стоял неподвижно около минуты. Молчание настораживало. Беглый взгляд этого человека то же. Любопытство не давало мне покоя. Что он задумал? Только я решила прервать эту тишину, как господин Френье испуганно отодвинулся еще дальше от меня. Я устала ждать. Я поднялась и уже собралась уходить. Одно огорчало меня, убежав сейчас, я больше никогда не вернусь в этот сад, в этот маленький мир, мой мир…
Лицо Френье исказилось от досады. Он разочаровался в себе. От отчаяния он не знал, что такого сделать, что бы вернуть меня. Выхода не было, ему пришлось заговорить.                         
- Постой, Амили!  - сказал он довольно уверенным голосом. Но, от  куда он мог знать мое имя? Возможно, ему сказали или он слышал, как кто-нибудь звал меня на улице.
-  Я не хотел напугать тебя. Я лишь хотел… хотел… хотел, что бы ты знала, что я знаю и знаю давно, что ты следишь за…за мной, - голос господина Френье заметно изменился и не в лучшую сторону. Однако от этого признания я стала краснее переспелого томата. Не зная, что ответить, мне просто оставалось гордо молчать.
- Не подумай, что я чем-то возмущен. Просто… просто у меня кое-что есть для тебя. Боже, я  так рад, что ты здесь. Я должен кому-то рассказать, должен! Мне очень страшно одному.
- Извините.  Я не хочу тратить ваше время. Я сейчас же уйду и больше вас не побеспокою.
- ООО…! Ты такая же, как они все. Ты не слушаешь! Я сказал, что ты нужна мне. Я хотел показать тебе то, что не показывал остальным, этим глупым снобам. А теперь ты все испортила. Это ты виновата!
Этот внезапный перепад настроения до смерти напугал меня. Я боялась не за себя, а за господина Френье. В последнее время он составлял большую часть моего досуга. Потерять такого человека, было все ровно, что потерять смысл жизни. Ведь он был в отчаянье, сейчас он мог сделать с собой все, что угодно. И как я могла так разочаровать его, так обидеть? Но что я сделала? Я же ничего не сделала плохого!
- Господин Френье я....
- Оскар… мое имя Оскар.
Так значит не Питер и не Пауль, и не Генрих, а Оскар. Так просто, Оскар. Какая досада.
- Я не хотела вас обидеть.
Но на этот раз господин Френье ничего не ответил. Он достал из кармана маленькую коробку, положил ее  прямо к моим ногам, а затем развернулся и ушел, ушел домой.

***
«Коробка  господина Френье в шкафу. В шкафу и останется.  Ни за что не открою ее  еще года два, не меньше. Ни за что не пойду гулять в этот сад. Ни за что, ни когда на свете. Мама все спрашивает, не влюбилась ли я. Нет,… или да. Я никогда  не нуждалась так еще не в одном человеке. Амили, ты истеричка. Господин Френье просто скандальный старикашка! Нет, Амили, он не старик. »
Сколько всего я передумала, запертая в ненависти к самой себе. «Ну, что я сказала господину Френье тогда, в саду? За что он так со мной?»
Я резко открыла шкаф, в котором лежала коробка, забыв обещание данное самой себе. Внутри нее был ключ, завернутый в платок с инициалами «О.Ф.»
Через десять минут я была уже возле входа в сад Оскара Френье. На калитке висел большой замок, ключ от которого был в моих руках. Ключ подходил и к входной двери дома Френье. Дом был пуст, и  только на письменном столе лежала записка адресованная мне: «Я устал, Амили. Ты одна знала, как я устал. Эти жалкие снобы. Мы с тобой другие, я чувствую.  Я знаю, что ты мечтала о нем. Сад твой. Надеюсь, хоть раз в жизни я сделал, что-то поистине  хорошее.»  Больше господина Френье я не видела.